Победитель первого конкурса Мегагрантов профессор Борис ЖИВОТОВСКИЙ работает одновременно в двух столицах – Стокгольме и Москве. В Каролинском институте занимается токсикологией, а в МГУ, на факультете фундаментальной медицины, руководит лабораторией, исследующей вопросы программируемой гибели клеток. Оба коллектива, конечно, главные и одинаково любимы. Московская лаборатория, между прочим, готовится отметить первую солидную круглую дату – десять лет существования. Однако у Бориса Давидовича нет особой уверенности, что в ближайшее время из-за пандемии он сумеет попасть в МГУ (мы беседуем по Skype).
– Держу, как говорится, руку на пульсе и по нескольку раз в день связываюсь с московскими коллегами, – рассказывает исследователь. Решили зря времени не терять: раз из-за вируса эксперименты проводить нельзя, надо писать статьи – наконец-то у нас нашлось на это время! Собрали весь материал (экспериментальный и теоретический) и выдали на-гора аж семь публикаций. Посвящаются они нашим фундаментальным исследованиям – не только апоптозу – генетически регулируемому процессу остановки жизни клеток, но и другим типам программируемого их умерщвления. Во всех клетках существует программа собственной гибели. Но она «спит» и просыпается от толчка, например, после выполнения определенных функций или, скажем, повреждения. Однако в опухолевых клетках процесс этот частично заблокирован. И наша задача – его активировать. Если раковая клетка не отвечает на воздействие, нужно найти способ, как ее убить раз и навсегда.
– Иначе говоря, стремитесь довести раковые клетки до самоубийства?
– Да, и делаем это с помощью химиотерапевтических препаратов, антител, специальных низкомолекулярных соединений, а также радиации (естественно, я не упоминаю хирургический метод).
– Насколько эти средства безопасны, ведь затронуть можно и здоровые клетки?
– Вопрос абсолютно верный. Да, можно. Основная цель противоопухолевой терапии – подобрать такой механизм воздействия, чтобы он как можно меньше влиял на здоровые ткани. Увы, нет ни одного препарата, который бы действовал только на пораженную клетку, не задевая нормальные. Выбирать приходится по принципу меньшего зла. Более того, необходимо подобрать «коктейль» препаратов, так как одним раковую клетку погубить нельзя. В последние годы успешно развивается так называемая таргетная терапия рака. В ней определяют самую главную точку (или несколько), характерную для данного типа опухоли (и даже данного больного), чтобы воздействовать непосредственно на нее. В клетках человека есть важное семейство белков, участвующих в гибели клеток, – это Bcl-2. Одна их часть вызывает апоптоз, а другая его задерживает. Наша задача – подействовать на те, что отвечают за гибель опухолевой клетки.
– В теории все блестяще, а на практике?
– Нужно найти вещество, которое перекроет тормозящие функции гибели клеток, добиться, чтобы опухоль стала «смертной». Сегодня известны, по крайней мере, два препарата, они «убирают» противоапоптотические белки данного семейства и активируют проапоптотические. Лекарства поступили в аптеки, и их используют по всему миру для лечения только гематологических опухолей, но это пока.
– У этих препаратов тоже есть побочные эффекты?
– Да, но не очень много. К тому же медики научились бороться с ними. К препаратам против рака добавляют те, что снижают побочные эффекты. И при лейкозе эффективность лечения достигает 80%.
– Насколько эта область исследований распространена в мире?
– Опираясь на авторитетные данные, скажу так: В области программируемой гибели клеток новые статьи в мире появляются каждые 22 минуты. То есть количество публикаций просто гигантское. Это самая быстро развивающаяся область биомедицины.
– И что делает ваша лаборатория?
– Всю проблему гибели клеток наша небольшая лаборатория, естественно, охватить не в состоянии. Мы сконцентрировались на исследовании молекулярных механизмов взаимодействия между различными типами гибели и на том, как эти знания можно применить для терапии двух видов опухолей: одной из разновидностей рака легкого (аденокарциномы) и рака яичников. В чем суть нашей работы? Есть семейство белков под названием каспазы. Мы тщательно выясняем свойства одного из них – каспазы-2. Если он действует успешно, то клетка может погибнуть под воздействием химиопрепаратов. Но не могла же природа создать целое семейство белков только для того, чтобы они убивали клетку, – у них должны быть и другие функции. И оказалось, что при определенных обстоятельствах тот же самый белок может подавлять развитие некоторых видов рака. Но тогда его надо активировать на молекулярном уровне. Нам удалось установить, что в структуре данного белка за это отвечает определенная модификация аминокислоты. Недавно мы создали мышку, у которой этого белка нет вообще. Исследования в самом разгаре. Предварительные результаты показывают, что можно успешно применить наши фундаментальные знания на практике. И сегодня вместе с Центром акушерства, гинекологии и перинатологии им. В.И.Кулакова и МНИОН им. П.А.Герцена работаем над большим проектом – исследуем пациенток с опухолью яичников. Если на основе сопоставления наших данных и клинических материалов получим подтверждение теоретических исследований, то узнаем, как воздействовать на организм, чтобы убить клетки данного типа рака и нормализовать физиологические процессы. Надеемся, что химики помогут получить низкомолекулярные соединения, которые повлияют на функцию яичников. И если все получится, а работа предстоит большая и сложная, то в онкогинекологии произойдет прорыв.
– Это очень сложно – исследовать и проводить эксперименты с белками?
– Конечно, поскольку мы работаем вместе с хирургами, патологами и используем целый комплекс сложных генетических, молекулярных и биохимических методик. Совместные исследования получили поддержку. Мы очень благодарны нашим ведущим фондам – РНФ и РФФИ – которые предоставили нам гранты для проведения крупных клинических исследований. Благодарны программе мегагрантов Правительства России – с ее помощью наша лаборатория была организована. Готовясь к ее юбилею, я подсчитал, что за 10 лет вложения в наши работы составили без малого 409 миллионов рублей. По-моему, неплохо!
– Впечатляет. У вас выходит много статей. Есть ли на них отклики?
– За десять лет (а точнее 8-9, в первые годы лаборатория только строилась) опубликовали 79 статей в международных журналах со средним импакт-фактором 6,6. 20 статей напечатали в ведущих российских биомедицинских изданиях. Результат, считаю, приличный. Однажды у нас возникла идея подготовить большую теоретическую статью. За дело взялись два молодых сотрудника, и мы предложили вариант публикации журналу с импакт-фактором около 18. Один из рецензентов посоветовал провести дополнительный биоинформатический анализ. Мы его сделали и высказали гипотезу, как можно работать и регулировать белки каспазы. Статья вышла пару лет назад, на нее ссылались уже почти 40 раз. Коллеги, развивая наши идеи, опубликовали серию работ – открылось целое направление исследований, касающееся регулирования активности каспаз. В статье, вышедшей в высокорейтинговом журнале в начале прошлого года и касавшейся семейства белков Bcl-2, выдвинули идею регулирования одного из них. Ссылок на статью – а прошло чуть более года – уже 10. Замечу, что она дала толчок к созданию новых препаратов. Обе статьи теоретические, но с конкретным выходом на практику.
– Молодежь в очередь становится, чтобы попасть к вам в лабораторию?
– Так и есть! Объяснить, чем она привлекает молодых людей? Простите за пафос, но мы находимся на переднем крае исследований. Занимаемся, казалось бы, чисто теоретическими вопросами, но они помогают решать актуальные практические задачи. Кстати, кроме статей лаборатория получила два патента. У нас есть важное правило: если сотрудник лаборатории, в том числе студент, выполнил эксперимент, результаты которого включены в статью, то он становится одним из ее авторов. И к окончанию университета у молодых сотрудников, как правило, в активе одна-две статьи в солидных журналах. За все эти годы наши ребята получили 32 различные награды: отечественные премии, включая президентские, университетские и международные. Стараюсь учить их зарабатывать – писать заявки на гранты. У них это получается – едва ли не все сегодня имеют свои гранты. Считаю, это вдохновляет молодежь, придает уверенность в правильности выбора. Наша молодая сотрудница Гелина Копеина одной из первых в стране получила Президентский грант РНФ, который недавно был продлен на два года. Лаборатория небольшая: четыре научных сотрудника (самому старшему – после меня, конечно, – 38 лет), остальные – аспиранты, магистры, студенты – совсем юные. Чтобы попасть к нам, студенты выдерживают конкурс. В этом году его вообще не проводили – в лаборатории нет мест. В прошлом объявили, а через неделю вынуждены были закрыть: подали заявки более 20 студентов, а взять смогли лишь троих. Приходят студенты нашего факультета фундаментальной медицины, биофака, а также биоинформатики и биоинженерии МГУ. Принимаем с условием: они работают у нас не менее двух лет, чтобы сделать магистерский диплом, но лучше сначала бакалаврский. Гарантии относительно поступления в аспирантуру не даем. Это зависит от многих факторов, в том числе и усердия. За 10 лет (а практически 8) защищены 18 магистерских дипломов. В этом году университет закончили четыре магистра, но в аспирантуру прошли трое – конкурс жесткий. Берем только тех, кого сами вырастили. Их могло бы быть значительно больше, но, считаю, аспиранты – «товар штучный», и молодежь надо тщательно растить. После окончания аспирантуры не скажу, что выгоняю своих сотрудников, но всячески приветствую их уход, поскольку они должны расти дальше и набираться опыта на стороне. Идут в фирмы, другие лаборатории, но за границу уезжают редко или, как правило, возвращаются. Прийти обратно в лабораторию можно, но при условии наличия своей исследовательской темы. Замечу, что «потолок» молодых сотрудников стал значительно выше. Они уже не говорят: хочу опубликовать статью. А желают напечататься в хорошем журнале. И это замечательно – наших исследователей в мире должны знать. Мы с нуля создали лабораторию, работаем, считаю, неплохо, будем продолжать и дальше. Поэтому готовлю себе смену. Дело ответственное, на самотек пускать никак нельзя. Хочу, чтобы преемник, работающий над докторской диссертацией, выше поднял авторитет лаборатории в научном мире.
Читать подробнее: ПОИСК
