Лет 20 назад я брал интервью у директора солидного биологического института. Закончился разговор часов в шесть вечера. Директор любезно пошел проводить меня до лифта, и мы шли мимо открытых настежь дверей лабораторий. Удивительно, говорю, время позднее, а столько молодых сотрудников на работе! Однако директор мой восторг не разделил, попытку сделать ему приятное отверг и довольно саркастически ответил: чему, мол, удивляться – они спешат защититься и уехать за границу.
И сегодня вопрос, где лучше делать карьеру, оставаться в России или попытать счастья за рубежом, для части нашей молодежи стоит по-прежнему остро. Публиковавшемуся в «Поиске» профессору Борису ЖИВОТОВСКОМУ есть что сказать по этому поводу: лет 30 он живет в Швеции, работает в Каролинском институте и 10 лет заведует лабораторией на медицинском факультете МГУ.
– Борис Давидович, ваше мнение: почему молодежь уезжает?
– Мне видится несколько моментов. Возможно, главный – это стремление молодых людей утвердить себя в мировом научном сообществе. Подразумевается, что, работая за границей, им сделать это легче. И в некоторых случаях это действительно так. Причин несколько. Темпы проведения исследований за рубежом часто значительно выше, чем в России (мои рассуждения касаются только биологии). У нас слишком длинный интервал между планированием эксперимента, его подготовкой и выполнением. В основном из-за долгого ожидания реактивов. В Швеции, если реактив где-то в стране, то его получают на следующий день. Если в Европе, то дней через пять-семь. Если и там нет, то в течение полутора-двух недель.
Однако не все так однозначно. Раньше считалось, что молодежь едет за границу, чтобы заработать, но сегодня, знаю по своему опыту, гранты РНФ абсолютно сопоставимы с зарубежными. Да, получить их непросто, но если у тебя перспективный, стоящий проект, то вполне реально. Вообще, создание РНФ – важнейший шаг для поддержания науки в стране, и, главное, результаты уже есть.
– В РФ к вопросу переезда на работу за рубеж относятся болезненно. А в мире это признанная практика. Молодежь учится в одном месте, а PhD становится в другом. Иногда возвращается на родину, иногда – нет. И это воспринимается нормально, поскольку для науки границ нет. Ваше мнение?
– Действительно, нет науки российской или шведской. Есть Наука. И правильным считаю положение, когда после защиты кандидатской диссертации сотрудник меняет место работы. Это важно для его развития, иначе он будет специалистом лишь в одной узкой области. В Швеции, когда я стал руководить аспирантами, и сейчас в России, за редким исключением, кандидаты наук после защиты диссертации уходят из лаборатории (остается лишь ее костяк – два-три человека). Стараюсь помочь с работой, пишу рекомендации (если считаю нужным). И, как правило, устраиваются совсем неплохо. Главное – надо иметь хороший список публикаций.
За рубежом, став постдоком, молодые люди лет за пять могут найти свое место в науке, и у них появится шанс получить собственный грант. Могут претендовать и на позицию ассистента профессора (в России это соответствует должности научного сотрудника). По моим наблюдениям, им становится лишь один из 6-7 постдоков. Конкуренция возрастает, и только один из 4-5 ассистентов профессоров получает должность (как у нас) старшего научного сотрудника. Долгий и тяжелый путь от постдока до профессора, думаю, преодолевает один из 15. Понимая это, многие молодые люди сразу уходят, например, в бурно развивающиеся биотехнологическую отрасль или фарминдустрию, что совсем неплохо, на мой взгляд.
– За 10 лет часто ли ваши сотрудники из лаборатории МГУ уезжали за рубеж? Много ли биологов появилось в Каролинском институте и как они устраиваются?
– За границей сейчас работают всего один мой постдок и два аспиранта. Кое-кто не прочь вернуться и даже зондировал почву. Из России в Швецию приезжает достаточно много молодых людей. Устраиваются все по-разному. Из моего поколения, появившихся в Каролинском институте в 90-е годы, сейчас трудятся пять профессоров. Это много для одного института, но мало для тех, кому удалось пройти через сито этой организации. Сейчас у двоих молодых россиян есть хорошие шансы в будущем стать профессорами. А всего постдоков из России – человек 15-20, но ассистентами профессора, думаю, станут 1-2. Замечу, Каролинский институт – единственный в своем роде: в нем всего два направления – медицина и биология. Уровень вуза очень высокий: 50 профессоров института являются членами Нобелевской ассамблеи, которая присуждает премию по физиологии или медицине.
– Ваша история? Как вы оказались в Швеции?
– Случайно. Я и не думал уезжать. Дело было так. В области исследования программированной гибели клеток (апоптоз) наша лаборатория в ленинградском Рентгенорадиологическом институте в начале 80-х годов была одной из семи ведущих в мире в этой области. В 1991 году я получил письмо от директора департамента токсикологии Каролинского института профессора Оррениуса, который знал мои статьи в ведущих журналах и пригласил провести семинар. Это был мой первый выезд в капстрану (до этого я работал только в Венгрии). А по окончании семинара предложил шесть месяцев поработать в его департаменте. И очень удивился, когда я сказал, что могу приехать только на три. Я объяснил: на небольшую работу хватит и трех месяцев, а на большую и шести мало. И я не могу оставить своих сотрудников на такой долгий срок. Он удивился: мол, я – первый, кто ставит ему условия. Свою позицию я объяснил так: либо я просто глуп, либо честен. Он согласился со мной.
Но Советский Союз распался, и я позвонил в Питер своему другу и бывшему руководителю профессору Хансону посоветоваться, как поступить. В ответ он спросил: кроме работы что ты еще умеешь? Ничего, говорю. И его ответ: тогда сиди и работай. Так я остался в Швеции. Почти 11 лет назад мне предложили подать заявку на мегагрант в РФ, я согласился, поскольку очень хотел поделиться в России накопленным опытом и знаниями, которые получил, – так я стал руководить лабораторией на медфаке МГУ.
– Одно дело – приехать поработать несколько месяцев и другое – остаться, возможно, навсегда. Много ли времени потребовалось, чтобы вы почувствовали себя уверенно?
– Первое время я испытывал некоторое стеснение, ведь от меня многого ждут, а состоюсь ли я?.. Проблема разрешилась неожиданно легко, правда, понял это я только через некоторое время. История такая: сотрудники лаборатории обсуждали идею эксперимента. Я шел мимо, из интереса на секунду притормозил, и черт меня дернул, не удержался, влез и, извинившись, сказал, что у них ничего не получится. Они очень удивились и спросили: почему? Пришлось объяснять. Вскоре выяснилось, что я был прав, и мою точку зрения поддержали. Все! Институт меня признал. Не было и проблем с языком: в лаборатории рабочий язык английский. И лекции я читал по-английски. Шведский выучил достаточно быстро, поскольку в быту он необходим.
Через два года удостоился первого своего гранта и начал собирать научную группу. Работа шла хорошо, и я выиграл шестилетний грант. По шведским правилам это давало возможность получить постоянную позицию, а затем и участвовать в конкурсе на должность и звание профессора. Конкурс был впечатляющий – 32 человека. Система такая. Подаешь документы – свою научную программу на ближайшие 5-10 лет: как ты предполагаешь ее осуществить и возможно ли это. Затем – биография и список публикаций. И, наконец, как ты представляешь свою педагогическую деятельность. Комиссия все это рассматривает и решает, допустить ли тебя до конкурса. После этой процедуры нас осталось 19 (отсеивали, например, тех, у кого не было достаточного числа хороших публикаций). Затем шел профессиональный разбор работ и планов на будущее. Нас осталось девять, и наши документы для заключения послали трем известным в данной области ученым. В моем случае это были швед, но не из Каролинского института, американец и англичанин. Первых трех, оказавшихся в лидерах, приглашают к ректору института на интервью. Но его не было: ректор знал мои работы и так, как я намного опередил конкурентов, решил, что этого достаточно для присуждения мне звания профессора. Через пару лет принял участие в конкурсе на должность директора лаборатории. Претендентов было восемь, но меня утвердили достаточно быстро.
– Вернемся к началу. Студенты и аспиранты МГУ советуются с вами, стоит ли им уезжать? И если да, то что вы им говорите?
– Такие разговоры происходят достаточно часто. Говорю им: вы должны спросить себя, какова цель вашей жизни. И, исходя из этого, строить дальнейшие планы. К чему вы должны быть готовы? За границей не текут молочные реки – жизнь там сложная, к ней непросто привыкнуть, и не только россиянам. Конкуренция сильная, и к ней надо быть готовыми. Взвесьте все за и против: где вы хотите продолжить образование? Если едете, чтобы научиться и приобрести опыт, то у вас есть хороший шанс вернуться и успешно работать в России. Сейчас к этому есть все условия. Кстати, знаю достаточно молодых людей, которые вернулись и сегодня заведуют лабораториями, защищают докторские диссертации.
Запомнился случай со студенткой, не москвичкой, подчеркну. Когда летом ей нужно было доделать диплом, выяснилось, что жить ей негде, – общежитие закрылось. Я пристроил ее на три месяца к своему коллеге за рубежом. Она поехала, вернулась и продолжила работу над дипломом. Оказалось, что там ей предложили поступать в аспирантуру, но она отказалась. Почему, спрашиваю? Ответила: это было бы нечестно по отношению к вам. Она не хотела меня подводить. Поверьте, это дорогого стоит.
Читать подробнее: ПОИСК
Лаборатория
Источник фото
